Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
«Знаю Мариэтту Сергеевну Шагинян несколько лет по Союзу писателей и рекомендую ее в члены ВКП(б).
Мариэтта Сергеевна Шагинян помимо своей писательской деятельности, имеющей большую ценность, ведет активную общественно-политическую работу. Ее публицистические статьи и выступления всегда проникнуты подлинной революционной страстью, пониманием хода событий. Она пользуется хорошей репутацией среди читателей и слушателей.
Тов. Шагинян особенно хорошо поработала в дни войны на Урале, и нет никаких сомнений, что звание члена Коммунистической партии она полностью оправдает.
М. РОЗЕНТАЛЬ, член ВКП(б) с 1925 г.».
Первой выступала Рождественская (инициалы выступающих в протоколе не проставлены): «…Шагинян к каждому делу относится как к большому государственному делу. Она не боится новизны, ставит вопросы смело, горячо, страстно. Она должна быть в партии».
Кантор: «…Шагинян прежде всего энтузиаст, человек с громадным кругозором. Она живет давно интересами партии, она тесно связана с партией».
Иваненко: «…Необходимо отметить роль Шагинян как антифашистского деятеля. Пишет она так, что, читая ее, хочется работать и творить».
Марголис: «…Шагинян действительно трудовой человек, она вечно в работе, в труде, будучи членом партии, она принесет большую пользу».
Собрание единогласно постановило «принять Шагинян Мариэтту Сергеевну, кандидата ВКП(б) с июня 1941 года (кандидатская карточка № 3376418), в члены ВКП(б)».
«Прогресс нравственный человечества происходит только оттого, что есть старики. Старики добреют, умнеют и передают то, что они нажили, следующим поколениям. Не будь этого, человечество не двигалось бы. А какое простое средство!» — записал однажды Лев Толстой в дневнике, в день своего 70-летия. К Шагинян это относится в полной мере.
Позволю себе немного и личного (мне кажется, воспоминающий имеет на это право).
В понятие нравственной силы бесспорно входит и умение (желание!) помочь другому, поддержать его в решающую минуту его жизни. Всегда буду признателен Мариэтте Сергеевне за то, что она сразу же решительно откликнулась и без промедлений написала письмо в поддержку моего ходатайства — отправить на фронт добровольцем; и уж конечно не ее вина, что желание мое не сбылось — помешала все та же проклятая близорукость, из-за которой я ношу очки со школьных годов.
Трогательно-искренне и как-то по-детски непосредственно простодушно говорила она о себе и своей работе, однажды сидя за столом в моей квартире (в той самой, откуда нас хотели выселить, на Пролетарской, 22), вскоре после выхода коллективного литературно-художественного сборника «Говорит Урал»:
— Борис Степанович, я вам завидую: вы написали и напечатали повесть…
— Но, Мариэтта Сергеевна…
— А я пишу все не то…
Дело было, разумеется, не в «зависти». Какая могла быть зависть у большого, признанного народом и критикой писателя к молодому, еще только начинающему оперяться (тем более что и повесть моя была конечно же далека от совершенства). Нет, дело было в другом — в огромной творческой жадности, в желании объять весь мир, обо всем написать — и в жанре повести, романа, и в жанре исследования, очерка, статьи, наконец «Пишу все не то…» — в этих немногих словах вся Шагинян с ее удивительной скромностью, вечной неуспокоенностью, стремлением делать сегодня вдвое больше, чем сделано вчера.
Конечно же писательница была несправедлива к себе. Именно она, как никто другой, умела видеть главное в суровых военных буднях Урала — и рассказать об этом. Все, что она писала, было продиктовано требованиями времени, событиями. И вообще все, что было сделано ею за ее долгую жизнь, все это — ТО.
…Как сейчас, вижу за тем же столом под низеньким потолком с потрескавшейся штукатуркой, в комнате с круглой голландкой и забитыми окнами (для тепла!), выходящими на задний двор, чету Финков и чету Ромашовых. Они всегда были вместе; и в гости ходили вместе.
Не могу не сказать о высокой культуре и обаянии этих приятных людей. Виктора Финка, блестящего собеседника и требовательного литератора, близкие друзья называли «дорогой француз». Францию он действительно знал превосходно и мог рассказывать о ней долгими часами (не забыть его аппетитный рассказ о французской кухне с красочным смакованием деталей, все так вкусно, зримо, — пальчики оближешь!).
Незабываемо впечатление, которое оставляло публичное чтение Бориса Сергеевича Ромашова; он мог смело соперничать с лучшими мастерами слова — чтецами. Особенно запомнилась «Олеся» Куприна, читанная им на концерте в филармонии. Это была истинная поэзия и музыка речи. Сам бывший актер, Борис Сергеевич весь уходил в чтение, каждое слово, казалось, трепетало и наполнялось глубоким смыслом.
Ромашов самозабвенно любил театр, актеров, сцену, огни рампы, гудящий зрителями и готовый замереть в напряженной тишине зал. Его «Бойцы» ставились всеми театрами страны.
Борис Сергеевич растолковал мне, в чем особенности уральского говора. Он очень точно ухватил суть. Дискуссия об уральской теме нередко продолжалась и за стенами Союза писателей. «Как говорят уральцы? — спросил он. — Вы думаете, все дело в «о»? Нет, на Волге, в Вологодчине окают больше. Во-ло-гда. А в Москве: Ма-сква. На Урале говорят так, как пишется: о — о, а — а. Дело совсем не в том. Вот представьте, я вас спрашиваю: «Сколько времени?» Вы отвечаете: «Половина третьего». Вслушайтесь: «Да половина третьего, что ты, сам не знаешь…» Интонация. Особая интонация. В ней все дело…» И действительно, сколько я потом ни проверял себя и других, все точно.
Писателям старшего поколения принадлежала инициатива в обсуждении такой проблемы, как «писатель и читатель», то есть близость писателя к жизни, их взаимовлияние.
Еще в 1922 году О. Форш писала: «Такие важные для умственной жизни понятия, как п и с а т е л ь и ч и т а т е л ь… требуют пересмотра. Недавно эти два слова казались разделенными такой глубокой пропастью, через которую не перекинуть было моста. Писатель, гордый избранник, созданный «для звуков сладких», стоял с золотой лирой на недоступной высоте…» Теперь Ольга Дмитриевна, при энергичном участии М. С. Шагинян, которая всегда ратовала за сближение литературы с жизнью, могла подробно развить этот тезис. Не писатель-избранник, а читатель-труженик стоял на блистательной высоте.
До сего времени я говорил о писателях, живших в Свердловске. Были писатели, жившие в районе. Ивана Алексеевича Новикова — автора романов «Пушкин на юге», «Пушкин в Михайловском» и других хорошо известных тогдашнему читателю произведений приютил город Каменск-Уральский (сто километров от Свердловска). Человек уже не молодой, Иван Алексеевич не слишком часто, но заглядывал в Свердловск, показывался на обсуждениях и литературных встречах.
Сохранились любопытные воспоминания дочери писателя М. И. Новиковой-Принц о жизни отца на Урале[16]. Приведу выдержки из них.
«В начале августа 1941 года Иван Алексеевич с женою эвакуировались из Москвы на Кавказ, а через год перебрались на Урал, где в ту пору жили мы с братом. Добирались они к нам больше месяца: поезд шел окружным путем через Красноводск, Ташкент, Новосибирск… Телеграмма об их
